Тревога проникла в отару овец —

По поводу стрижки волненье.

Не то чтобы вовсе терпенью конец,

Но все же расходятся мненья.

Первый баран:

-Пускай постригут нас совсем догола

Законно, торжественно, чинно,

Но, чур, уговор, чтобы это была

Последняя стрижка скотины!

Второй баран:

-Уж верим, исполнят бараньи мечты

Хозяева исподволь сами.

Прогонят собаку, отменят кнуты,

Овец обеспечат мехами.

Третий баран:

-Не жалко нам шерсти, не жаль нам потрохов.

Что надо для дела — то надо.

Ведь нас защищают от злых пастухов

И псов из соседнего стада.

1956

Великий Тимур, собираясь в поход,

Призвал во дворец мудреца:

-Скажи мне, готов ли на битву народ,

И верно ли бьются сердца?

Про сердце народное, правду любя,

Открою тебе, господин.

Бьёт девять ударов оно за тебя,

За всё остальное — один.

Скривило зловещей усмешкою рот

Вождя легионов стальных:

-Пусть каждый десятый на плаху умрёт

У ног девяти остальных.

Карая неверных, ликует базар.

Молитвы и слёзы в ночи.

Сердца пропускают десятый удар,

Чтоб мимо прошли палачи.

А грозный Тимур, отправляясь в поход,

Уж знал без речей мудреца,

Что к новым победам стремится народ,

И верности полны сердца.

1956

Где Земля кончается, где проволока тянется,

Где сады выходят не то в рай, не то в ад,

Строгая, зелёная девчонка-охранница

У калитки носит на руках автомат.

Повернут влюблённые парнишки с подружками.

Дачник оробеет где не надо бродить.

Строгая, зелёная Царевна-лягушка,

Что же ты имеешь против них возразить?!

1957

Не слышно, чтоб судну грозила беда,

Не видно, чтоб в трюмы попала вода,

Не спят часовые, не близко земля,

А крысы по-крысьи бегут с корабля.

Какая причина бежать второпях?

Их мучит и гонит таинственный страх:

Ушла бригантина с рыбацких путей,

Она начинает игру покрупней.

На карте немало рабов и корон.

Партнёрам не надо простых похорон.

На палубе пушки молчат до поры,

Зловещие грузы боятся искры.

Не будет пощады врагам и друзьям,

Когда капитан поведёт по морям.

Фортуна кивает мечтам старика:

Он держит за горло миры и века.

Азарт флибустьера царит у руля.

Но крысы напрасно бегут с корабля.

Смекалка-гадалка, увы, подвела.

На суше той нынче не лучше дела.

1958

Тени лесные замерли стоя.

Над камышами вздрогнул туман.

Мирным долинам нету покоя:

Снова шаман бьёт в барабан.

Прятаться надо, слушаться надо:

Духами злыми мир населён!

Козьни шайтана, вражьи засады

Чует шаман. Выручит он.

Недруга выдаст, ведьму укажет.

Плохо ей будет в жарком дыму-

Кто не увидит, охнет и скажет:

-Браво шаману, слава ему!

Только во сне я вижу несмело,

Будто врагов и демонов нет,

Скучный шаман бродит без дела,

Дети за ним-просят конфет.

Я пожалею старого плута,

Выше локтя трону слегка:

-Это нормально. Верь их теплу ты.

Брось горевать. Выпей пивка.

Хмуро шаман крутит рукою

И наяву командует вновь:

-Разве не знаешь, время какое?!

Марш по местам! К бою готовь!

Тени лесные замерли стоя,

Над камышами вздрогнул туман,

Мирным долинам нету покоя:

Это шаман бьёт в барабан.

1960

Музейная скульптура

В толпу глядит, сверля.

Сильна была натура

Нахмура-короля!

Нахмурится, бывало,

И вот уже ведут

Любимого вассала

К нему на скорый суд.

Прильнёт к подножью трона

Растроенный вассал.

Клянётся, что законы

Он свято соблюдал.

— Ну где причина мести?

За что держать ответ?

Ни в золоте, ни в чести

Меж нами долга нет.

— Вот то-то и оно-то!

В итоге вижу ноль.

Не ясно из расчёта,

Кто раб, а кто король.

Судить не вижу прока

Того, за кем вина.

Ни страха ни урока

Для среднего звена.

Сильна была натура

Нахмура-короля!

Надгробье у Нахмура-

Секира и петля.

1962

На завтра бурю сулили приметы.

От уха к уху ползут по секрету

Всякие слухи, вздохи, звонки:

-Закройте форточки! На шпингалеты!

Лично проверьте все закутки!

И чьи-то сумерки ныне бесонны,

Страшен кому-то и птиц галдёж.

С балкона кто-то уносит кальсоны.

Кто-то «боится за молодёжь».

А вместо бури настало затишье.

Ветер обнюхал чердачный хлам,

И туча, плюнув на плоские крыши,

Молча ушла по своим делам.

1964

Чуть не треть земных чудес, половина тайн

На саратовских высоких берегах,

Да на пойменных зелёных островах,

Островах, заметьте, необитаемых!

Шепчет робкая вода, что нельзя туда,

По пескам, кустам, протокам хода нет.

Там кончается Синбада древний след

И дороги все с Востока и Запада.

На бугре трава горит, тонко плачется.

Плетью пыль торопит Ветер — лютый хан.

А в овраге одноглазый великан

Молча роет, часа ждёт, хитро прячется.

У соломенных лачуг искалеченных

Пропадает их личина по ночам,

Загораются оконца тут и там,

Возвращается к ним вид человеческий их.

Сам-то — вор из Люберец.

Краля — Революция.

Стерпится-слюбится,

Что-нибудь получится.

Дети их в строгости

Смолоду окручены.

От ума и гордости

Навсегда отучены.

А внуки избалованы.

На любовь надеются.

Выскочат назло они —

Чем тогда поделятся?!

1971

— Гамлет, сыночек, не надо дичиться.

Ты, вероятно, неправ

С неуваженьем добрых традиций,

Песен, торжеств и забав.

— Песни не смелы, кубки не пьяны,

В них горечь на дне.

Слёзы невинных, стансы тирану

Гнев будят во мне.

— Ах, не ищите повсюду плохое.

Время надежд настаёт.

Помня о жертвах, живые герои

Смотрят открыто вперёд.

— Разве открыты те коридоры,

Нету к которым ключей?

В замке без ветра колышутся шторы.

Страж за спиною моей.

— Гамлет, рассудком болезнь овладела.

Врач да излечится сам.

Опыту старших довериться смело,

Право же, следует нам.

— Разум и воля бьются в аркане,

Рвут липкую нить…

Слепо поверить? — Это на грани:

Быть или не быть.

1975

Снова приходят призраки,

В стёкла стучат оконные:

Будут ли нами признаны,

Скоро ль уснут отмщённые?

Плакать начнут, грозиться ли,

Только уйдут отсель ни с чем.

— Жаль вас, но мы не рыцари,

Духом черствы отшельничьим.

Ваши борцы и гении

Втуне давно изучены.

Стали пути спасения

Все, как пески зыбучие.

Снова приходят красные,

Снова приходят белые…

Хмуро молчим согласные.

Зла никому не делали.

В горьком долгу невольно мы.

Молим глазами впалыми:

— Дайте зарыться штольнями,

Дайте застыть кварталами!

Кем эта скорбь навеяна?

Кем эта боль заложена?!

— В ваших домах, помпеяне,

Сны тяжелы тревожные.

1974

На вопрос: — Чего же вы хотите?

На вопрос холодный, как наган,

Вдруг сострю: оставьте, сохраните

Домовых, русалок и цыган!

Если встретится, покажется

Пёстрый шёлк в суконной мгле,

Значит где-то есть пока ещё

Людям место на Земле.

Выжатый, обманутый, забытый,

Может быть, иначе на краю

Вспомнишь тех, которым всё открыто

Про судьбу — насмешницу твою.

Не гляди же так затравленно

На большие города.

Ведь пока ещё оставлены

Нам дороги в никуда.

1975

Пурген, Сарбонна, бич ле ма,

Каню мешок овса.

Взамен на все обычное

Откройтесь чудеса!

За далью, далью синею,

На грани грез и сна

Лежит страна Россиния,

Бразиния-страна.

Сомбреро и тюрбаны

Цветут, как маки в ней,

И донны Сарафанны

С очами всех черней.

И в честь аделантадо

Под звуки гармонисс

Танцуют самураду

Смоленцо и Тбилисс.

Бразиния, Парана —

Стрельбучая страна.

В Тамбоджу атамано

Торопит скакуна.

Критический момент там,

Бурлит палас-сарай.

Теснит инконфидентов

Отважный Балалай.

Тамбоджа, Голоклава

Пестра и непроста.

Тирлимбистые нравы,

Ковбойничьи места.

1976

Ночный бульвар стряхнул дремоту зим,

И сон дворцов на полминуты прерван.

Промчался к центру чёрный лимузин,

Превысив норму скорости и нервов.

Мы вместе с ним невольно дрожь моторную

И притяженье цели ощущаем.

Как хорошо, что мне в другую сторону.

Как хорошо, что я не притягаем!

1976

За зимнюю вьюгу —

Дурную игру —

Приверженец юга

Вины не беру.

И всё отрицая

О прочих долгах,

Дичаю, дичаю

На ста берегах.

Пока убедимся,

Кого под колпак,

Картинки на джинсах

Как выпады шпаг

И вопли о счастье

Нужны и ясны.

Причастен, причастен

К приходу весны!

За это событье,

За звонкую весть

Примите, примите

Такого, как есть!

1976

Выйду из вагона

Прямо на траву.

Стебелёк зелёный

По пути сорву.

Старая церквушка,

Речка, косогор,

В голосе кукушки

Ласковый укор.

Сохнут в огороде

Жёлтые цветы.

Что такое Родина,

Знаем я и ты.

Сладкий дым последний,

Вейся над трубой.

Будем без посредников

Говорить с тобой.

1976

Ах Держава, моя страсть,

Яблочко румяное.

Кто тут временные, слазь!

Будут постоянные.

-Единица — это вздор,

Не подымет дома. —

Говорил бывалый вор

Вору молодому.

Дринь, дринь, доложить,

Кто у телефона!

С вами будет говорить

Лично Аль-Капоне.

Прилипала вспоминала,

Как акулу приручала.

— Нет укрыться лучше скул,

Скул ответственных акул!

Чок, чок, на Восток

Движется вагончик.

За вход пятачок,

За выход — червончик.

Как у нашего двора

Кто-то съел кого-то.

Полвины царя Петра,

Полвины — Пол Пота.

На пиратском корабле

Кончились продукты.

Сталин думает в Кремле:

«Друг или не друг ты.

От господ пришёл поклон

И коньяк Наполеон.

А им от нашего стола

Хомени Аятола!»

Пряча в карман свою фигу,

Думаю: «Как бы не так,

Не остановит квадригу

Этот гранитный кулак».

***

За мною по пятам

Во сне Слонопотам,

А также пирамида

Моржетапира МИДа.

***

Вот гостиница Москва.

Полфасадов сразу два!

Можно выбрать бы из пары,

Но дороже голова.

***

Не так давно архитектура

Бывала жертвой самодура.

Но вид таких архитектур,

Как месть. И жертва — самодур.

На коробке из-под чая

Взгромоздясь над мостовой,

Трезвый Фридрих вспоминает,

Где цилиндр оставил свой.

Пленяющих, пугающих

Немало в мире статуй,

Но не было пока ещё

Такой одутловатой.

Гипсовые котики, гипсовые хрюшки

Для монет имеют прорезь на макушке.

Осмотреть позвольте Фреда (или Фрица):

Есть ли эта прорезь, дайте убедиться!

Это правда, водку пьём,

Пьём, как встарь.

И казённый тебе дом —

Бог и царь.

И чудит, не переменится,

Продолжая свой поход,

Все такой же рыцарь странный,

Горемыка Дон-Кихот.

Но зато какие мельницы!

Ах, какие стали мельницы!

Неприступны наши мельницы,

Ого-го, какие мельницы!

Снова чудо то ли будет, то ли нет.

Как помилованья ждёт белый свет.

Все никак не перемелются

Те задоринки-сучки,

И не выпечь пирогов из той муки.

Но зато какие мельницы!

Сокрушительные мельницы,

Просто чудо — эти мельницы,

Будь здоров, какие мельницы!

1977

На мавзолеях высохнут слёзы,

В мир тишины

Алая роза, белая роза

Кануть должны.

Было мятежное, непримиримое,

Щедро творило непоправимое.

Роздано, отнято… Что же осталось?

То ли раздумье, то ли усталость.

1977

Неизвестно про жизнь во Вселенной,

Но зато на Луне, на Селене

Поздно вечером цирки заметить

Удаётся в большой телескоп.

А уж в цирке-то жизнь непременно,

И встречается всё населенье,

И пломбир шоколадный в буфете,

И шубёнки сдают в гардероб.

Кто как может людей удивляет,

Бледный фокусник шпаги глотает,

Акробаты летают, как птицы,

Дрессировщик выводит слона.

Только клоун грустит и страдает:

Так и тянет его, подмывает

На зелёной свинье прокатиться,

Да не те, говорят, времена.

1977

Белокаменный город, прости, но хочу разговор вести

О напрасно забытом. Хочу послужить не за страх.

Не спеши до конца истребить голоса непокорности,

А иначе тебя ни в каких не прославить стихах.

Ограждая стеной, возводя монументы и здания,

Предрешая событья и судьбы и смысл бытия,

Потерпи хоть немного сомненья и непослушания,

А иначе к тебе не вернутся твои сыновья.

Только в мыслях незримо твои утверждались владения.

И не каменным грузом лежат на Земле города.

Не старайся сдержать подо льдом половодье весеннее.

А иначе не будет прощенья тебе никогда.

1977

Миллионов больше ста

Спят себе спокойненько.

Наигрались досыта

В казаки-разбойники.

Обратить бы все пора

В шутку и проказу.

Да не кончена игра,

Не было приказу.

Все полку казачьему

Присягают дружно.

Мне бы тоже ни к чему

Пропадать осужденным.

Растравите же меня!

Видно, быть по-вашему.

Ох и врежу я с коня

Первому попавшему!

1977

Мой сосед, собирающий книги,

Типографские и на машинке,

Неужели ему не известно,

Что в хранилищах библиотечных

В изобилии книги, журналы

И газеты за разные годы.

И сотрудники их сохраняют,

Как всеобщее достоянье.

Но сосед почему-то считает,

Что нельзя доверять этим лицам,

И спасенье отдельных изданий

Он пытается сам обеспечить.

Уберечь их он якобы должен

От возможного уничтоженья,

От запрета или от изъятия.

-От костра,- по его выраженью.

Он доходит в своём увлечении

До смешного и терпит лишенья.

Свой досуг и карьеру приносит

В жертву этой запавшей идее.

В целом мире ему одиноко.

Лишь по пятницам после работы

Он встречается с кучкой таких же

Возле книжного магазина.

И стоит с озабоченным видом,

Не сказав ни единого слова, Задавая вопросы глазами

И глазами на них отвечая.

Ни к чему всё это опасно.

Вызывает всякие подозренья.

Да и много ли он наспасает

На свою небольшую зарплату?!

1977

У нас султан не держится за трон.

Он демократ первейший, без сомненья,

При том условьи, что султанит он

И воздаёт просящим на коленях.

Он воплощенье высшей доброты,

О бедняках печётся неустанно,

При том условьи, что к нему в гурты

Они должны отдать своих баранов.

Он покровитель мудрых всех наук,

Избегших гнева, кары и отмены.

Он самый близкий и желанный друг

Различных муз, допущенных до сцены.

Султан завёл правдивую печать,

Свободу дал собрания и слова,

При том условьи, что должны молчать

Или хвалить без устали его вы.

У нас султан герой сплошных побед.

Такой кумир давно не снился людям,

При том условьи, что другого нет,

А предержащий прав и неподсуден.

Любой дурак научит, как пророк,

Поможет и покажет разным странам,

При том условьи, что турецкий Бог

Его поставит нам таким султаном.

1977

От имени мышат, ежат и прочеу дичи

Поклон Царю зверей на полюсе величья!

Твоя звезда и правота и сила

Соперников твоих давно уж победила.

Теперь ты стал как Бог. Навек твоё правленье.

И только разреши одно сомненье.

Зачем, приобретя такой солидный чин,

Царю ещё и врать без видимых причин.

Зачем душить утят, подделывать следы,

Ломать и подрывать фруктовые сады,

И жить, не соблюдая правил чистоты?

Помилуй, Царь зверей, да Лев ли ты?!

-Я Лев! Который раз вам это говорю!

И не дерзите мне — Царю! Хрю! Хрю!

1977

Необъятные мне присягают владенья —

От речных омутов до далёких планет,

По дневному труду удлиняются тени,

От глубокого сна наступает рассвет.

Утолит меня ветер горячей погони,

Позовут на веселье ночные огни…

Только мечутся по степи дикие кони,

Примириться с неволей не могут они.

Быстроходны Великого Рима галеры,

А в словах и законах черна западня.

Добродушные люди языческой веры

Схорониться в тайге допустили меня.

Но и там фараоновы слуги достали;

И суровая школа учила потом.

И отпущенный раб с поледним путём.

А вокруг, над руинами разных Бастилий,

Словно в сказке, приняв колдовское питьё,

Исполины живые теснятся в бессильи

Отковать неподвластное счастье своё.

-Дорогие, пожалуйста, куйте потише!

Может быть, если станет немного слышней,

Я последнюю сладкую песню услышу

В замирающем топоте диких коней.

1977

Тяжёлых пять мешков лежали на песке,

И пять носильщиков — от них невдалеке,

И пять погонщиков при тех пяти носильщиках

Руководили налегке.

Но вот один носильщик примерил свой мешок,

И пять погонщиков почуяли скачок:

Взвалили пять мешков на этого носильщика,

Погнали, не жалея ног!

За это скоро будет кому-то пять наград.

Не зря погонщики старались, говорят.

Они закрыли план и обеспечили его —

Один за всех и все за одного!

Тяжёлых пять мешков лежат на песке,

И пять носильщиков от них невдалеке,

И сколько полагается сознательных товарищей,

И сколько предусмотрено ответственных сотрудников

Их сопровождают налегке.

1977

Не где-то там, по экзотическим местам,

А среди нас возведена —

По коридорам, площадям и этажам

Прошла Китайская стена:

И те, кто увлекаются,

На стену натыкаются.

Крута и несговорчива она.

И окосев, драконы злее сатаны,

С неё ведут незримый бой.

Ещё немало будет горя вдоль стены

И за стеной, само собой.

Ползёт и осыпается,

Но всё вооружается

Великая Китайская стена!

Какой простой, какой понятный идеал!

И глуше спор. И твёрже взгляд.

Под новый гимн мечтает новый феодал

Построить стену — каземат.

Чего стесняться? Сила есть —

Ума не надо. Сила есть —

Ума не надо, говорят.

И вот, идя по направлению к стене,

Бываем мы нагружены.

И сами там не для добра на вышине

Шлифуем эти валуны.

Ах, милые китайчики,

Катите ваши тачечки

По направленью от стены!

1978

Тихие вовсе, неслышные вовсе,

Ходят по лесу, пасутся вокруг,

Блага вкушают надёжные лоси,

Умные, как кандидаты наук.

Чем осторожней они продвигаются,

Тем вероятнее не пропадут.

Лось — это, конечно, не волк и не заяц.

Но после доказывай, что ты не верблюд!

В спорах опасных, в пылу претворений

Чуть не покончили с фауной всей.

Как хорошо, что в последнее время

Вновь возросло поголовье лосей!

Всё образуется, всё утрясётся.

Шкуру и нервы свои береги!

Разве не факт, что она создаётся,

Новая жизнь, по законам тайги?!

1978

Приклею образ милый

На ветровом стекле.

— Порядку больше было

При Ста…ром короле.

Бывало, только крикни —

Все в пекло за него!

А нынче — хоть охрипни —

За Ста…вишь хрен кого.

Сознательности мало.

Испорчен молодняк.

Пугнуть бы не мешало, —

По Ста…вил бы коньяк.

Как скорый шёл в верха я,

Карал без выходных.

И вот грущу, вздыхаю

О Ста…ток дней своих.

Не та уж нонче сила

Перцовой в хрустале.

Порядку больше было

При старом короле.

1978

Рай для олив, цветов и апельсинов,

Ясных небес, морских волн бирюза,-

Только представь, что здесь эту картину

Видят всегда-всегда чьи-то глаза.

Но почему в них зной, зной отраженный

Жёлтых пустынь и лёд голых степей?

-Что же молчишь ты так, настороженный,

Словно тебе встретился «друг наших друзей»?

Если в упор глядят мрачные тени,

Если мечту их суд в страх обратил,

Даже в раю нас ждёт оцепененье,

Опустошенье чувств, воли и сил.

Пламя костра все жжёт и прогорает.

Пламя свечи дрожит ночь напролёт.

Боже, прости всех тех, кто принимает,

И защити, вызволь от тех, кто подаёт!

Боже, прости нас, тех, кто принимает,

И вразуми тех, кто с копья нам подает!

1978

Идёт кардиограмма

Не прямо, ох не прямо.

Растрачено, расшатано здоровие.

Вся в зубчиках и ямах,

Не врет кардиограмма,

Что жизнь моя не мёд, она суровее.

Конечно, меньше, чем вчера,

Жестокого,

Но все же это не игра,

А кто кого.

Сатрапов полон теремок

И каждый — князь.

То гнут меня в бараний рог,

То мордой в грязь.

Понаставлены рогатки

Чуть не в шахматном порядке 

Вдоль пути трудового сквалыжного.

Натыкаешься с устатку

На подножку, на рогатку,

И с рогатиной тоже — на ближнего.

Хоть чем-то должен быть похож

На зверя я.

А как же иначе войдёшь 

В доверие.

Плевать, что я охрип от врак,

Что каждый бьет.

И вот кардиограмма

Не прямо, ох не прямо.

И доктор откровенно признается,

Что бич кардиограммы,

Что вся причина драмы 

В нехватке положительных эмоций.

Допустим, я с тобой знаком.

Мы как родня.

Но я ж тебя боюсь тайком.

А ты — меня.

Сажусь в президиум, а сам 

Гляжу востро.

От чувства локтя старый шрам,

Болит ребро.

Чтоб спрямить кардиограмму,

Я смотрю телепрограмму,

В телехронике всякая се ля ви.

Вот была одна программа:

В церкви в штате Алабама

Хоровод прихожане затеяли.

Поёт, ликует скопище,

Шалят гурьбой.

Находят что-то общее

Промеж собой.

И пастор их, задрав подол,

Смешной мулат,

Танцует с ними рок-н-ролл,

Как друг и брат.

И опять кардиограмма 

Дребезжит, как пилорама.

И хоть я не люблю иностранного,

Но в порядке исключенья,

Только с целью излеченья

Мне бы ихнего… этого самого.

1981

В час, когда меня из кабинета

Вынесли в малиновом гробу,

Были все, от цирка до балета,

В страхе за дальнейшую судьбу.

Плачут:- Нас ты бросил слишком скоро.

Пропадём без опытной руки.

Сколько мыслей будет без надзора,

Сколько песен плану вопреки!

Неживой лежу и тихо стыну,

Одобряя чувства рядовых.

Вдруг, представьте, — что за чертовщина?

Попадаю в счетную машину

Для отбора грешных и святых.

Возле пульта ангел под брюнетку,

Морщит лоб, губами шевелит…

Только я не верю в кибернетику,

Атеист я. Не космополит.

Так и есть, напутал пылесос их:

Вместо вил трезубых и огня,

С партией младенцев безволосых

В самый рай зачислили меня.

Пластырь на пупок, жетон на ногу,

Прибыл в рай, напудрен и подмыт.

Во вратах царапнуло немного.

Широко душа. Негабарит.

А в раю, хотя, конечно, чисто,

Дисциплинка, вижу, никуда.

Бор, Эйнштейн и прочие артисты

Не боятся Божьего суда.

Окопались Зощенки и Блоки,

Что-то там творят исподтишка.

Больше все загадки да намеки.

И во вред верхам наверняка.

Их учи, ищи на них управу,

Отрубай на происки врага.

-Это дело мне как раз по нраву.

Не таким обламывал рога.

Мигом я мужей великих мира

Известил, собрал, растормашил, 

На плацу построил по ранжиру

И задачи рая изложил.

Только даром портил тишину я.

От меня злодеи врассыпную.

Не впервой бороться за победу.

Тактику меняю на бегу.

Тут помогут личные беседы

На приеме в творческом кругу.

Деловое лепится свиданье,

Разговор серьезный и простой:

-Слышал, мол, о ваших колебаньях 

Лев э-э… Николаевич, Толстой.

Не беда. Кокотка не калека.

Тратите талант по пустякам.

О душе и долге человека-

Вот о чем пора подумать Вам.

Приступайте! Справитесь. Поможем.

Снимем строгача и наградим.

Соберём в кулак, кто понадёжней,

И устроим баню остальным!

Не пришёл беседовать Толстой.

Не клюёт. Обходит стороной.

Как ему на хвост насыпешь соли?

Даже Луначарский Анатолий,

Парень свой, проверенный вполне,

Спор с попом предпочитает мне.

И вообще, куда же я попал?

Райская обитель пахнет адом.

Подбираю срочно матерьял

И лечу к Архангелу с докладом.

Так и так. Симптомы разложенья.

Кое-кто не хочет понимать.

Подрывают ваше же ученье,

И конкретно Вас и Бога Мать.

Докатились, нечего сказать!

Всполошилась братия святая,

Пятятся, кивают, лебезят,

И меня по-тихому из рая

Проводили на Землю назад.

Я не возражаю. Мне же лучше.

К ним ещё вернёмся. А пока.

Принимай, братва, в родную бучу

Вожака, борца, большевика!

Поздравляй со скорым возвращеньем.

Радуйся, целуй, пляши и плачь!

Вместе будем поднимать значенье 

Идеологических задач.

1970

Когда в лесах провоют волки

О годовщине похорон,

Как император в треуголке,

Я выхожу на спецперрон.

И по проспекту вдоль фасадов

Шагаю к центру, например,

И проверяю строгим взглядом

Наличие скверны и химер.

И назревает ощущенье,

Что времена уже не те,

Что есть наличье отклоненья,

Какой-то шорох в темноте.

Со всех сторон идёт шуршанье,

Скребется каждый, словно мышь.

В глазах ни капли обожанья,

В карманах пальцы строят шиш,

Подначки, глупые восторги,

Сомненья, грезы наяву…

И я зову невропарторгов 

И психиандропов зову.

Мой гнев клокочет и колотит

Во мне, как пневмодолото:

 За что вам только деньги плотят

И держат вас, вообще, за что?!

Чтоб завтра же в контрнаступленье!

Чтоб чистку здесь и на местах!

И не забыть: в отдел снабженья

Насчёт пилюль успокоенья,

Насчёт смирительных рубах.

И так от самого вокзала

Браню за каждый перекос.

Кому внушенье для начала,

Кому медаль, кому разнос.

А после с главным прокурором

Шептаться будем до утра,

Пока шайтан из коридора

Не постучит, что мне пора.

1980

У каждого волка — стая.

У коз и слонов — стада.

А если отбился, плутая,

Упорствуя. Как тогда?!

Слабые жмутся в кучу.

В куче простят и научат.

А если один, и буря, и мгла,

И крылья орла?!

Всякая мышь укрыться

Может в нору под пень.

А если в полёте, как птица, —

В небе одна мишень?!

Можно тянуть лежачих,

Можно направить слепого.

А если могучий и зрячий,

А если рисковый?!

Сердце и совесть у каждого.

Даже у многих вдвойне.

Но это не голод, не жажда ведь.

Можно прожить вполне.

Это ж не приступы хвори.

Правда кольнёт, и — мимо.

Кто мог бы подумать, что вскоре…

Что это неизлечимо.

Корабль непременно построят

С его позывными на штагах.

Он первым проходы откроет

В торосах и архипелагах.

И будут бояться акулы 

И в разных мундирах пираты

Глухого подземного гула —

От песни идущих раскатов.

Два усталых крыла

В час последний Орла

Опустили.

Далеко-далеко 

Эти крылья его 

Заносили.

Высоко-высоко

Эти крылья его

Поднимали.

Да нашли ли они,

Неуемные, то,

Что искали?

Он на Север летал

Там до моря, до скал

Все сугробы.

Вурдалаки сидят

И угрюмо глядят

Из чащобы.

И терзают с тоски

Языки

И мохнатые уши,

Выставляя пупки

И клыки

И дремучие души.

А потом на Восток

Он летел, сколько мог,

Над песками.

Там кикиморы ржут,

Представления ждут

С матюками.

И на Западе жуть

И болотная муть

И балдея,

Перепел балагур,

Перепил баламут

Лиходея.

А на Юге кресты,

Все кресты на полях,

Без ограды.

До последней черты

Все щиты на вратах

Цареграда.

Там сгорела Земля,

Дочерна, до угля,

Распласталась.

Только шрамы окопов

И страх,

Перекованный в ярость.

Ломая загоны, сшибая заслоны,

Галопом, потоком, потопом,

Лавиной Бизоны.

Куда и зачем все равно.

На сажень не видно в пыли.

Но главное, все заодно

В одном содроганьи Земли.

Охотники хмуро спросонья

 Попрятали шкуры бизоньи

 И горестно судачат,

 Укрывшись за углом,

 Что можно ведь иначе,

 Что глупо напролом,

 Что здесь быки не правы,

 Что их попутал бес,

 А вследствие потравы

 Понизится привес.

 И в стаде, стало быть,

 Зачинщики — шпионы.

 И надо вновь набить

 Жоканами патроны.

А что остаётся бизонам,

Зажатым в огне и вранье,

Как только опять исступлённо

И грозно промчать по стерне.

Быть может, последнее стадо

Поход совершает победный.

Протопать, промчать до упаду,

А дальше — не вшистко ли едно?!

1981

Там,где смел

Был поэт, и битник некий

Песни пел,

Там отныне и навеки

Груб и прост,

Голый без прикрас 

Комендантский час.

Первый вздох,

А потом судьбы яснее.

Вот итог,

Не смеясь и не краснея,

Молвим вслух,

Не отводим глаз: 

Комендантский час.

Вот итог

Всех судов и споров разом.

Что есть Бог?

Или совесть, или разум?

Здесь от них

Жди беды как раз.

Комендантский час.

С этих пор

Помни, сея и долбя:

Враг хитер,

Он сидит внутри тебя.

Скрутит нас,

Обезвредит нас

Комендантский час.

1981

Хотя на море тишина,

Хотя спокойна глубина

И пахнет тиной,

Идёт Волна — и не одна,

Придёт Волна. Придёт Волна

Неотвратимо.

Кому водой, кому ядром,

Кому горой, кому конем,

Кому драконом.

Кого подымет на крыло,

Кого задержит, как назло,

В момент разгона.

Кому плевать, кому смешно

Кому игра, кому кино,

Кому качели.

Она откинет, как метла 

Или отмоет добела

И снимет с мели.

Волне — вполне, Волне — пустяк.

Обмякнет якорный натяг,

Теряя силу.

И станет все совсем не так,

И будет все вообще не так,

Не так, как было.

Напрасно мы убеждены,

Что больше здесь уже Волны

Не будет вечно.

Неразличимая пока,

Придёт она издалека

Легко, беспечно.

Кому подмочит документ,

Кому подточит постамент

И сникнет здесь он.

Растопит сахар в кулаке,

Разгладит место на песке

Для новых песен.

1981

Через ближние ворота,

Через дальние ворота,

Через узкие ворота,

Нарушая тишину,

Каждой ночью едет кто-то

В самодельную страну.

Самодельные колёса

Сами едут по Земле,

Сами плачут под откосом

В самодельной колее.

Самодельные фургоны,

Самодельные мосты,

Самодельные законы

И надежды и мечты.

Все, что есть на самом деле,

Все, что стало прописным,

Раньше было самодельным,

Непутевым и пустым.

От шитья седельного 

До креста нательного 

Ничего казенного.

Только самодельное.

Шутки самодельные,

Песни самодельные,

Книжки самодельные,

Мысли самодельные.

За Никитские ворота,

За Покровские ворота,

За Ильинские ворота,

Нарушая тишину,

Каждой ночью едет кто-то 

В самодельную страну.

1981

Уйду, как в пустынь, лесником

В места поглуше,

Чтоб тишина тугим платком

Легла на уши. 

Уйду, ни с кем не говоря,

Словам не веря,

Влекомый чувством дикаря,

Инстинктом зверя.

Такая жгучая мечта:

В тайге избенка,

И километров больше ста

До населенки.

Картошка, лук, цветочный мёд,

Вода в колодце.

Сам черт не вдруг меня доймёт,

Когда начнётся.

Перепыхтим, переживем

На всем готовом,

Грибами, клюквой, щавелем,

Подлёдным ловом.

Не буду там до хрипоты

Тогда судить я,

Где настоящие бунты,

А где «события».

Картошка, лук, навалом дров

Сухих, отборных.

И ни стихийных катастроф,

Ни рукотворных.

1981

Чем хотите поклянусь —

Это выдумки бабусь

Про ужасный вид звериный,

Про гребенчатую спину,

Кольца длинного хвоста,

Дым и пламя изо рта,

Запах серы и смолы,

Будто ноги, как стволы,

Когти землю рвут, как плуги,

Жилы вздулись от натуги,

Рог, торчащий на виду,

Предвещающий беду…

Будто так являлся он

В усмиряемый район.

Враки. Сплетни.

Сны рыбачьи.

Было все совсем иначе.

На посадку самолёт 

В небе сделал разворот.

Дождик с неба моросил.

Трап к салону подрулил.

Подкатили две машины.

Поздоровались мужчины,

Зал прибытья опустел.

Змей Горыныч прилетел. 

1981

Пропели уши всем про наш огромный вред.

В тени скрывались мы, держались позади мы.

Но вот нашла наука правильный ответ,

Что волки тоже на Земле необходимы.

Иначе миром завладеют грызуны.

Заселят жвачные мещеры и полесья.

Для равновесия нашей фауны нужны,

Необходимы многим мы для равновесья.

Дайте заданье, дайте заданье

Преданным, верным волкам:

По следу гнать за добычей, за данью.

Дайте работу клыкам!

Своё достоинство, своя у Волка честь.

Нельзя равнять его с каким-то там злодеем.

Да, убивает больше он, чем может съесть,

Но лишь по долгу или даже за идею.

Любой идущий знает испокон веков:

В пути оглядывайся, пройденные звенья

Судя придирчиво. И только у волков

Не гнётся шея и не мучат угрызенья. 

К стаду на ферму степью, задами

К сонным баранам, телкам.

Дайте заданье, дайте заданье,

Дайте работу клыкам!

И если где-то нам случится перегнуть,

Другим расхлебывать. Другим урежут квоту.

А на волков когда, смекните кто-нибудь,

Когда на них была последняя охота?

Когда погнали их до финишной черты,

Волков, растерянных от гомона и крика?

Гудел набат, алели флагов лоскуты,

И люди шли стеной от мала до велика.

Хватит, не надо жутким преданьем 

Капать на нервы волкам!

Дайте заданье, дайте заданье,

Мстить, усмирять, за добычей, за данью,

Дайте работу клыкам!

1982

На морях сукно бушлата

Миль о выцвело когда-то.

В сундуке теперь мундир.

Был мой прадед канонир.

От побудки до отбоя

Он работал над собою.

Знал четыре языка,

Грудь имел гиревика.

Но не мог обидеть мухи,

Даже если был не в духе,

И в разгаре дележа

Не выхватывал ножа.

Если подлость замечал он,

Головой всегда качал он.

А когда гребли силком,

Даже цокал языком.

Часто долю канонира

Он вносил для Фонда мира.

И от честности страдал.

Не был снобом или хамом,

Пел, когда навеселе.

Был он честным

Самым, самым!

На пиратском корабле.

1982

Предместкома — голова!

Доказал, как дважды два,

В перерыв обеденный

В кратком выступлении,

Что больше произведено —

Выше потребление.

Если слить усилия,

Если больше рвения,

Будет изобилие,

А нехватков — менее.

Но ему кузнец Фома:

Значит снова задарма?

Ведь можно при умении

Чем более, тем менее.

И вообще для ездоков 

Разве хватит ишаков?

А другой кузнец Иван

Тещу выдвинул в Госплан:

Дайте только волю ей

На одно мгновение.

Пушек будет более,

Масла будет менее!

Привели секретаря,

Он сказал, что спорим зря.

Логикой и волею

Задавил сомнения,

Объяснил, что более

Переходит в менее.

И обратно, менее

Переходит в более,

А следы волнения

К нам из Капитолия.

Вскоре задние ряды

С газированной воды 

Впали в меланхолию,

Закруглили прения

Менее или более,

Более или менее.

1983

Персы, дерзкие иранцы

Одолели иностранцев:

Наточив какой-то хлам,

Защитили свой ислам.

И Панама победила

Без линейных крейсеров.

Ей для этого хватило

Ста горластых школяров.

Безоружным защититься

Помогает джиу-джицу.

Зонт в кухаркиных руках

На громил наводит страх.

В путь опасный брал ковбой

Кольт заржавленный с собой.

Для защиты лесника

Надо два дробовика.

Для защиты генерала

Этих средств, конечно, мало.

Непременно ко всему

Позарез нужны ему:

Триста ядерных ракет,

Мегатонный паритет,

Сорок пять военных баз,

Танки, пушки, нервный газ,

Смертоносные бациллы

И концлагери для тыла.

Лишь когда двойной стеной

Караул у проходной,

И набиты арсеналы,

И подтянуты войска,

Настроенье генерала

Улучшается слегка.

1984

Похоже, мы на дно легли навеки.

На волю нет ни двери, ни окна.

Поёт баян в задраенном отсеке.

Галдит братва. Привыкшая она.

Кому сказать про то, как задыхаюсь.

Одна судьба у всех и маету.

И я, как все, не дрогну, не раскаюсь

До пусковой команды у пульта.

Табак и ром, и воздуха «от пуза»

Для бедолаг спасённых моряков.

Но всем известно все про наши грузы,

И ищут нас, как бешеных волков.

Нельзя сигнал «Спасите наши души»

Нам ни подать, ни вслух произнести.

Эй, как вас там, спасайте вашу сушу!

А наших душ нельзя уже спасти.

1984

Кто по праву владыки Земли,

Кто бойцом подневольным

Наши прадеды вечно вели

Феодальные войны.

Ту же дань заплатили вдвойне

Деды красным знаменам:

На большой феодальной войне

Полегли миллионы.

Будут наши походи пути

От трибун Мавзолея.

Нам бы только врага бы найти,

Чтоб глупей и подлее.

Как штыки в бесконечном ряду,

Как восходы с востока,

Феодальные войны грядут

С неизбежностью рока.

1991

Тревогу нашу и проклятья

Твердим преступному врагу.

На двое их. Они, как братья,

На том и этом берегу.

Легко даём согласье, чтобы

Войну казнить войной самой.

Но так поступят сразу оба

Кумира правых — твой и мой.

Ворчим, что есть за океаном

Какой-то недруг бытия.

Но в этом мире, очень странном,

Злодеев двое: ты и я.

1985

Если стиль эпический, если звон фанфарный,

Если дух воинствующий, кредо против кредо,

Если слог напыщенный и высокопарный,

Значит мы находимся в замке Людоеда.

Шлют поздравленья сорок кролей.

А колдуны и оборотни не в счёт.

У Людоеда нынче юбилей.

Как говорится, творческий отчёт.

Зрители в записке пишут, что не верят.

Просто быть не может,но идёт молва,

Будто вы легко превращаетесь в зверя.

В крупного, такого, например, как Льва.

Интересует сорок королей,

И колдунов сомнение берет:

Какой же это славный юбилей?

Когда покажут творческий отчет?!

Надо же, действительно! Правы были слухи.

Эй, музыканты, шпарьте, блюдолизы!

Для его Львевеличества что-нибудь в духе

Каннибалистического сентиментализма.

От изумленья сорок королей

Привстали с места и открыли рот.

Великолепный славный юбилей

И триумфальный творческий отчет!

Как же он относится к славе той?

Про него фильмы, про него книжки.

А в жизни Людоед совсем простой.

Даже превращается в маленькую мышку.

Ждут с нетерпеньем сорок королей,

И колдуны, и ваш покорный Кот.

Сегодня в замке славный юбилей,

А завтра полный «творческий отчёт»!

1979

Теперь с этим строго:

Кто отдал душу Богу,

Формально говоря, мошенник и нахал,

Казенное имущество отдал.

Когда-нибудь и я не встану по звонку.

Опустит руки доктор, и — привет.

В досье моё внесут последнюю строку:

Хранить в архиве десять лет.

Теперь с этим строго:

Проштрафился немного,

Чего-то сочинил, кого-то оборжал,

И вот уж ты в историю попал.

Храните ж, генерал, его, как зеницу ока.

Досье моё храните, как положено,

Пока по истечении указанного срока

Они не будут уничтожены.

А там в огонь бумажные мой профиль и анфас,

Когда ни с кем встречался я, о чем кому звонил,

Что слушал, что читал и с кем кончал десятый класс,

И что на именинах говорил.

А люди тоже пишут досье на генерала.

Он о все до тоже пишется, конечно.

И надпись там имеется с самого начала:

Хранить вечно! Хранить вечно!

Теперь с этим строго: 

Потешился немного, 

Немного перегнул, Чуть-чуть не рассчитал,

И вот уж ты в историю попал.

1979

Когда из-за спины глазами стерегут

И поучают, что такое труд,

Город мастеров в сказочной стране

Утром по-соседски кланяется мне.

Когда я, зубы сжав, работаю за так,

А сбоку пьянь хихикает в кулак,

Город мастеров, город мастеров

Где-то есть, наверно, в лучшем из миров.

Когда меня влекут к почетному столбу

И чью-то оглашают похвальбу,

Город мастеров,- там мой хлеб и кров.

Я твой житель прежний, город мастеров.

Когда мои труды хрустят под сапогом,

И в плен берут Гоморра и Содом,

Город мастеров, город мастеров

В сумраке закатов, в шелесте ветров.

1979

Тольтекский вождь, властитель Юкатана

Оставить джунглям город повелел.

И свили стебли цепкие лианы

У алтарей базальтовых и стел.

Припев.

В лесах Камбоджи и Гватемалы

Дворцов заброшенных немало.

В бассейне Волги, в бассейне Камы

Стоят покинутые храмы.

При виде их душа искусствоведа

Придёт в восторг. И долго будет он 

Решать вопрос о том, какие беды

Для этих мест прервали связь времён.

Припев.

Индейцы майя! Если повторится

Угроза новых мафий и вождей,

Не исчезайте с лестниц Чичен-Ицы,

Не уходите с ваших площадей! 

Припев.

1980

Тугие плечи мои,

Неутомимые руки мои

В силах все

Сотворить,

Превозмочь,

-Пусть день настаёт!

Глаза и уши мои

Открыты и не обманут меня.

Никому

Не соткать

Пелены,

-Пусть день настаёт!

Рассудит сердце моё.

Ведёт и любит и знает оно

Небеса

И Земля

Для него,

-Пусть день настаёт!

1978

Искушенье, искушенье,

Искушений миллион.

Как повестки, приглашенья

Доставляет почтальон.

Из картона склеят дети

Самодельные дары.

Будет глянец на паркете,

Будут мягкие ковры,

Клумбы будут и фонтаны,

Маршал Жуков на коне.

Ветераны, ветераны,

Помолчите о войне.

1980

Один Пузырь все рос и рос,

И многие задумались всерьёз:

Ведь если так он станет раздуваться,

То все займёт! Куда тогда деваться?!

Друзья, не верьте Пузырю!

Он лопнет. Верно говорю.

1980

Опять собранье тянется до ночи,

Как мелкий дождь, как санный след.

Пора кончать. Пожалуйста, короче!

Вопросов нет. Вопросов нет.

Обводят зал протертыми очками

Приезжий чин и здешний людоед.

А по рядам:- Не будьте дурачками.

Вопросов нет, вопросов нет.

Понятно все, доходчиво и просто,

И суть, и муть, и жуть, и сущий бред.

Вопросов нет, какие там вопросы?!

Давным-давно вопросов нет.

Заострены, поставлены, задеты

Вопросы все за много лет.

Избави Бог, чтоб начались ответы!

Вопросов нет, вопросов нет.

Ещё не так за окнами стемнело.

Ещё в порту работает и буфет.

Уймитесь вы, кому не надоело.

Вопросов нет, вопросов нет.

Но вновь слова, настырны и двулики,

Жируют, игнорируя отпор.

Как будто всем известны все улики,

Но духу нет исполнить приговор.

Уже одни достали папиросы.

Другим, простите, нужно в туалет.

И значит все исчерпаны вопросы.

Вопросов нет. Вопросов нет.

Гип-гип, ура! Исчерпаны вопросы.

Вопросов нет. Вопросов нет.

1980

Между мной и мои поколеньем

Все посредники. Как оцепленье.

В оцепленье они с темноты 

Занимают посты,

Формируют мои представления,

Назначают злодеев и гениев,

Уберечь обещают от кой-чего,

Предлагают услуги настойчиво.

Я бы в небо глядел,

Я к Земле бы припал

И охотно нигде

Я бы их не встречал.

Но посредники всюду стеной:

Между мной и моею страной,

Между мной и её стариной,

Между Богом и мной…

В походе я искал воды напиться,

А мне — вина какой-то житель гор.

Как будто я Бог весть какая птица,

Поэт или столичный режиссёр.

Меня за стол, и что взялось откуда?!

А я никто, не егерь, например,

Не ревизор, не старшина оруда,

Не пограничник и не землемер.

Я сам живу украдчиво и зыбко.

Не на виду живу, не на углу.

Наверно, здесь какая-то ошибка.

Наверно, я не вовремя к столу.

Но он опять настойчиво и странно,

Мол, вовсе нет ошибки никакой.

В мои глаза, нисколечко не пьяный,

Глядит с надеждой, горечью, тоской.

И принял я из рук его без спора.

И много лет потом уж утекло,

Но то вино, хмельней любых натворов,

Тяжёлым долгом на душу легло.

1980

Узкие ворота, цепи через ров,

Жил ли на стенах, стражи в медных латах.

Лжи в этом городе есть любых сортов,

Только нет виновных, нету виноватых.

Много есть приятных и полно любезных,

Опытных, бывалых, бедных и богатых,

Смелых, осторожных, ловких и полезных,

Только нету вовсе, нету виноватых.

Есть вопросы в городе очень наболевшие.

Есть пострадавшие, есть уцелевшие.

Были заблуждения, были наваждения,

Только виноватых нет, к сожалению.

Есть безответные, есть подневольные,

Лишние, несчастные, просто недовольные.

Вытерпится это, выветрится это.

Кто же виноватый? Виноватых нету.

Смотрят с пьедесталов каменные лица.

Смотрят из трамваев лица простоватые.

Мне тогда позвольте в вашем поселиться 

Городе, в котором буду виноватым.

1980

Из клеток птиц лететь весной

Зовут ветра во все края,

А мне тюрьма, как дом родной.

Как дом родной, тюрьма моя.

Мою судьбу ответственные лица

Решают за моей спиной.

Им тяжело, покой им только снится.

А мне тюрьма, как дом родной.

Родной начальник, злой с конца квартала,

Руководит на мат и переводя.

И мне тепло в кабине самосвала,

И на стекле — портрет Вождя.

Со всеми я тружусь, как зэка знатный.

А на свободе — как жираф на льду.

Хоть в магазин веди меня бесплатный,

Хоть в Золотую угоняй Орду!

И ваших прав, и ваших виз

Не надо мне и задарма.

На них гляжу я сверху вниз.

Мне дом родной моя тюрьма.

Мне аттестат за школу дали тут.

И тут созрел мой облик и талант.

Я кончил два заочных института 

И стал теперь в законе диссертант.

Я напишу научный труд на тему

Про нашу силу и размах.

И если завтра рухнут эти стены,

То это будет жизни полный крах.

1980

Доведено ж до сведенья,-

Запомни и блюди:

Чтоб высадка в переднюю,

А входят — позади.

Так нет же, снова гады

Людям навстречу прут.

Таких бы я, не глядя,

За жабры и под суд.

Грести бы снег заставил,

За город выселял,

Поскольку этих правил

Никто не отменял.

К примеру, бритвой бриться 

Свободно могут лица

И вверх, и вкось, и вниз.

А тут — борьба за принцип,

Какой же компромисс?

Отрезан компромисс!

Калекам и беременным

Пожалуйста, с передней.

А если просто так,

То значит лезет враг.

Взошедшие с передней

Проходят взад и вбок,

Чтоб встречный и соседний

Сойти спокойно мог.

Ну разве модно жить в ,Москве

Без мыслей в голове?

Могу ещё для вас решить

Проблему или две.

Пожалуйста, водитель,

Формально подтвердите

Слова мои гражданке,

Кантующей рюкзак.

Выходят на стоянке

С передней, или как?

И даже если член ты,

Закон для всех закон.

А то начнут доценты

Вылазить из окон.

Кон-Тики — это ладно.

Пришельцы — это бредни.

Пришельцы — это бред.

Но факт: посадка с задней,

А высадка с передней.

С передней входа нет.

Про задние с передними

Уверен я вполне.

Но только вот про средние

Не все понятно мне.

Большой конфликт возможен тут.

Одни, как в задние начнут,

Как в задние переть.

Другие — как в передние.

Уж лучше запереть бы их.

Уж лучше запереть.

Но правила проезда

Не просто изменить,

Не просто сочинить,

Не просто изложить.

До следующего съезда 

Придётся отложить.

1981

Нисколько не жалею,

Что был на юбилее. 

Артисты пели до утра,

Шуты пускались в пляс,

И тень Великого Петра

Приветствовала нас.

Преемникам, поборникам,

Наследным, мол, топорникам 

Охотно бы помог он

При прорубаньи окон:

-Надеюсь быть в Союзе я,

Предвижу я, не спорю я,

Что новые конфузии

Закончатся викторией.

Ему кивал ордынский хан,

А также Грозный,- царь Иван.

А дьяки и подьячие

Поддакивали и подначивали.

Потом Бирон со словом влез 

Про наш державный интерес.

Потом Суворов гостем был,

Пришёл, увидел, похвалил:

-Помилуй Бог. Хочу скорей 

Поздравить и послушать.

Таких бы мне богатырей

Рублей по сто за душ!»

(Рублей, понятно, золотых,

А не бумажных, пропивных.

Кутузов за Суворовым 

Сказал по-русски здорово:

-Немало, вижу, Вологда,

Немало, Кострома,

Для встречи злого ворога

Скопили вы дерьма!

От гордости зарделись

Ребятушки-орлы.

За шуткой дело сделалось,

Содвинули столы,

И ну пошло братание.

Мундир к мундиру льнет.

Своя кругом компания,

Надёжный, свой народ.

По доблести, по бдению,

По шутке, по вину,

Как будто академию

Окончили одну.

О миг единодушия!

На дружбу не скупа

Братва готова слушать

Царя, пажа, попа…

Но вот оратор новый

Поднялся. Кто он, чей?

В толстовке чесучовой 

Очкарик, книгочей.

Вещун — святые мощи,

Следы от кандалов.

Идею выдать хочет,

Разжечь мечту веков.

-Сказали же упрятать,

 Отсеять за версту.

Ату его, ребята.

Крамольника ату!

Не велено, не надо

Речей его и книг.

И хлопцы за ограду

Его убрали вмиг.

1982